У деревни Студенка Наполеон сумел избежать плена. Это продлило европейскую войну еще на два года, она завершилась битвой при Ватерлоо, а могла закончиться возле Борисова. То, что обещал Наполеон, легло на дно Березины.
Тысячи сувениров
Впечатления многих участников тех исторических событий возле деревни Студенки представляют немалый интерес и сегодня. Например, как само место выглядело:
«Был полдень летнего дня, когда мы разбитым в ямы почтовым трактом приближались к Борисову. Немощеная улица привела наш тарантас к предмостному укреплению на берегу Березины. С горки открылся вид на реку, которая здесь течет в несколько рукавов, образуя луговые острова, облюбованные стаями гусей. Предмостное укрепление, возле коего мы остановились для обзора, возведено было на месте того тет-де-пона, который не смогла оборонить от войск Чичагова польская дивизия Домбровского. Мы переехали на левый берег по мостам общей длиною не менее полуверсты и живописною дорогой, лежавшей на холмах, направились в Студенку…
Все дома тут были разобраны французскими понтонерами на материал для постройки мостов, единственный целый дом, в котором ночевал Наполеон, раскатали на дрова, как только император ступил на наведенный к деревне Брили мост. В те дни Студенка являла собой огромный человеческий муравейник из обессиленных людей, которых голод, мороз и паника выкашивали с такой беспощадностью, что все былые поля и огороды деревни, руины ее домов и хлевов покрыты были сплошным пластом мертвецов разной национальности. Однако жителям, уцелевшим в ямах за полверсты от домов своих, не было куда переселиться, и это, похоже, стало первой причиной восстановления жилья на месте побоища.
В Студенке местные торговцы сувенирами сразу по прибытии нашем предложили купить на память добытые ими из реки крестики, монетки, пуговицы, пустые кошельки, солдатские ножи и ложки, шпоры и разные прочие остатки амуниции и экипировки. Да и прямо на наших глазах несколько человек крестьян бродили по грудь в воде, обыскивая дно с помощью вил на длинных палках. Окрестные помещики собрали богатые коллекции огневого и холодного оружия, орденских знаков, купленных у солдат, а также найденных их крепостными…
Командующий 3-й армией адмирал Чичагов при своем кратковременном занятии Борисова успел поставить себя в смешное положение, преждевременно издав указ о розыске Наполеона с указанием его примет - господин невысокого роста, полный, с темными глазами…
Многих приманивает в Студенку известие, что здесь на полосе берега длиною в полверсты страдальчески встретили смерть около сорока тысяч человек, а может и более».
Мнение государя
Царь после поражения руско-австрийских войск в 1805 году под Аустерлицем относился к Кутузову негативно. Там разбились иллюзии Александра I. Когда войска побежали, он зарыдал. Царь едва избежал плена, он скакал несколько часов среди бегущего войска, был утомлен, грязен, двое суток не менял белья, потерял багаж.А главное, он потерял политическую инициативу, его планы потерпели крах. Не веря в таланты Кутузова, император все же доверил его воле командование армиями в августе 1812 года. Александр I так объяснял сестре своей назначение Кутузова во главе российских действующих войск:
«В Петербурге я нашел всех за назначение главнокомандующим старика Кутузова -- к этому взывали все. Так как я знаю Кутузова, то я противился сначала его назначению, но когда Ростопчин в своем письме... известил меня, что и в Москве все за Кутузова, то, не считая ни Барклая, ни Багратиона годными для главного начальства, и когда Барклай, как нарочно, делал глупость за глупостью под Смоленском, мне не осталось ничего иного, как уступить общему желанию. Я назначил Кутузова. И в настоящую минуту я думаю, что при обстоятельствах, в которых мы находились, мне нельзя было не выбрать из трех генералов, одинаково мало подходящих в главнокомандующие, того, за которого были все...»
Такого же невысокого мнения держался о Кутузове его соратник генерал Багратион. Еще 6 августа за десять дней до приезда в армию Кутузова, назначенного Верховным главнокомандующим, князь Багратион пророчески написал Ростопчину в Москву:
«Хорош и сей гусь, который назван князем и вождем! Если особенного он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам Наполеона, как и Барклай... теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги».
Сам Кутузов не верил в свои способности победить Наполеона до Москвы. Пообещав публично, что «враг войдет в Москву не иначе, как по трупу моему», главнокомандующий еще до Бородина пишет дочери заботливое письмо:
«Но я должен сказать откровенно, что ваше пребывание возле Тарусы мне совсем не нравится. Вы легко можете подвергнуться опасности... Я хочу, чтобы вы уехали подальше от театра войны... Но я требую, чтобы все сказанное мною было сохранено в глубочайшей тайне, ибо, если это получит огласку, вы мне сильно навредите».
Не выиграв Бородинскую битву, Кутузов готов был отступать как угодно далеко, полагая, что необъятные пространства поглотят вражеские войска на растянутых коммуникациях. Во многом он оказался прав. С наступлением морозов отступающая французская армия катастрафически таяла. Солдаты кормились сырой кониной, пареной крупой, мукой, воронами. На версту дороги насчитывали до 500 трупов замерзших солдат. В боях потери были бы не больше.
Ничем особенно не провинился на берегах Березины командующий 3-й армии адмирал Чичагов, исполнявший свою часть начертанного государем плана разгрома французов.
«План сей состоял в одновременном наступлении войск на флангах армии Кутузова. Главная роль выпадала на долю Молдавской армии Чичагова, которому предстояло взять Несвиж и Минск, и, заняв линию реки Березины, преградить путь отступления французов. Войска графа Витгенштейна, наступая от Полоцка, должны были занять течение реки Улы и преградить Наполеону отступление в пространстве между Березиной и Двиной. А Главная армия под началом Кутузова, вытесняя французов от Москвы, должна была завершить окружение. Предполагалось, что для масштабного перекрытия путей бегства сосредоточатся 160 тысяч войск. Половину из них предписывалось привести адмиралу Чичагову, для чего ему, впридачу к его Молдавской армии, подчинили 3-ю Резервную генерала Тормосова и корпус генерал-лейтенанта Эртеля. Реальность, всегда у нас мало почитаемая, опустила планы с небес на землю, внеся свои неблагоприятные коррективы».
В объяснениях Чичагова государю состав его армии выглядел совершенно иначе:
«Я оставил берега Дуная с 35 тысяч человек. Присоединив к себе армию Тормасова (в которой согласно письму военного администратора Барклая-де-Толли считалось 80 тысяч человек), я нашел в ней только 20 тысяч человек. Следуя на Минск и Борисов, я вынужден был разделить войска на две части, оставив часть Сакену, стоявшему у Бреста против Шварценберга, и часть Эссену, стоявшему у Пружан. Затем у меня осталось 25 тысяч человек. На марше от Буга до Березины болезни, битвы на дороге к Минску, взятие приступом Борисова сократили мою армию до 20 тысяч человек.
С этим слабым и расстроенным войском я должен был бороться против Наполеона, который имел род ружьем более 40 тысяч, из коих 27 тысяч участвовали в сражении при переправе. А еще были толпы безоружных численностью в 45 тысяч человек».
Действия Чичагова
25 октября авангард выступил из Слонима на Несвиж и Минск. Губернатор Минска польский генерал Брониковский отрядил четыре тысячи от своего семитысячного гарнизона, состоявшего из 22-го и 23-го пехотных, 1-го егерского и 18-го уланского литовских полков недавнего формирования, и французский маршевый батальон, также малоспособный к серьезному сражению. Этот отряд под началом генерала Франтишка Косецкого выступил навстречу русскому корпусу генерал-майора графа Ламберта. 1 ноября граф разбил литовскую пехоту и уланов возле Ново-Сверженя и взял в плен до двух тысяч..
Остатками отряда генерал Косецкий решил дать бой Ламберту возле Койданова (нынешний Дзержинск), но 3 ноября кавалерия графа вновь его разбила, а назавтра остатки польского гарнизона спешно покинули Минск, оставив в госпиталях более двух тысяч больных и раненых и в целости большие склады провианта.
У генерала Брониковского, изгнанного из Минска, оставалось восемьсот человек, с ними он поспешил к Борисову, куда скорыми переходами пришел 9-го ноября от Бобруйска польский генерал Домбровский, имея в своей дивизии две тысячи пехоты и двести кавалеристов. В тот же день генерал Ламберт занял опушку леса, окружавшего предмостное укрепление, и внезапной атакой устремилась по мосту в Борисов.
Назавтра в город прибыл Чичагов. Самодовольное ослепление от первой большой удачи на Березине удержало адмирала предпринять самые необходимые меры по обороне взятого города от возможных атак французов. В последующих объяснениях командующего 3-й армией государю нет никаких обстоятельств, извиняющих столь грубый просчет:
«10 ноября Ламберт без моего приказания вступил в город с частью своих войск и огромным обозом. Я сейчас же велел выехать обозу, но приказание мое исполнялось медленно, потому что многие находили удобным иметь с собою экипажи, так что на другой день я был вынужден подтвердить этот приказ.
Я выслал отряд Палена на дорогу к Бобру, чтобы препятствовать отступлению неприятеля и войти в связь с графом Витгенштейном. Но едва успел Пален отойти на 15 верст от Борисова, как наткнулся на первую колонну французской армии под началом маршала Удино.
Увидев его превышающие силы наш авангард поспешно отступил в Борисов. Я приказал выдвинуть несколько орудий на дорогу, чтобы остановить неприятеля и дать время выехать обозу, наполнявшему еще город».
Свидетели боя между отрядами графа Палена и маршала Удино рисуют несколько иную его картину. Авангард Палена выказал беспечность, не выслав разведки, французы же, используя местность, с большим уроном опрокинули его кавалерию, шедшую впереди, она смяла свои пехотные подкрепления, и, никак не уведомив командующего о внезапной неудаче, авангард бежал к Борисову, а за ним, на спинах его, окрыленный успехом неприятель ворвался в город. Все бывшие в городе войска Чичагова устремились в беспорядке к мосту, который быстро был загроможден артиллерией, обозами, маркитантскими повозками и вьюками. Командующий поспешил перебраться на правый берег реки, и, чтобы очистить ему дорогу, с моста сталкивали повозки. Оказались потеряны обозы с лошадьми, экипажи самого адмирала со всем имуществом, дорогими вещами и серебряным сервизом на столе, готовым для обеда.
«Но мы не потеряли ни одного орудия, - успокоительно сообщал Чичагов государю. - Полагаю однако, что несколько зарядных ящиков остались в руках неприятеля. Борисов был в его власти, но мы удержали за собою мостовое укрепление. Я велел уничтожить часть моста. Эта неудача моего авангарда, первая, которую потерпела армия, до сих пор победоносная, была представлена недругами моими как совершенное поражение. Рассказывали, что я потерял четыре тысячи убитыми и ранеными; экипажи мои, канцелярия, секретные бумаги, все это досталось будто бы в руки неприятеля».
Поиски виноватых
Неуместны были упреки и в адрес Кутузова, в сравнении с которым адмирал хотел показаться весьма исполнительным:
«Продолжив оборону, я надеялся дать Кутузову средство придти к Березине в одно время с Наполеоном, за которым он (как писал в своих реляциях) следовал по пятам. Мог ли я представить себе, что он останется на Днепре в 175 верстах позади в то время, когда Наполеон подходил к Березине.
Таким образом вместо 160 тысяч, которые по расчету должны были бы собраться на правом берегу Березины, оказались только моих 20 тысяч человек для встречи и задержания Наполеона, которого Кутузов должен был теснить сзади. Никто кроме меня не явился к назначенному месту».
Наполеон отступал с невероятною поспешностию, опасаясь быть настигнут Главною армией прежде перехода за реку Березину. Но опасения его были напрасны, и хотя точные были сведения о неприятельской армии, фельдмаршал Кутузов не трогался с места, правдоподобно, с тем расчетом, что далекий путь, усиливающаяся зима, свирепствующий голод и предстоящая борьба при Березине, без содействия главной армии, приведут французское войско в состояние, близкое к разрушению.
Расположенному в окрестностях города Мозыря отряду генерал-лейтенанта Эртелю заблаговременно было предписано прибыть к армии адмирала 20 октября; но еще 10 ноября, в день битвы за Борисов, он оставался на своем месте. Дерзкое ослушание Эртеля не было наказано; наоборот, его избавили от ответственности, поставив приказом главнокомандующего Кутузова полицмейстером всех трех армий. Таким образом виновных в месячном неисполнении предписания подчиниться Чичагову и привести корпус к Березине не стало.
Виноваты евреи
13 ноября утром Чичагов ушел от Борисова к Игумену, поверив неосновательному сообщению Кутузова, что Наполеон в этом направлении будет искать место для переправы. Но Кутузов был за 175 верст от Борисова, а начальник штаба адмирала Сабанеев и генерал Ламберт напрасно убеждали своего командующего, что Наполеон перейдет Березину вблизи города, имея расчетом кратчайший путь на Вильну.
«Виновны» оказались три еврея. Борисовский житель Мойша Энгельгард, когда отступающие французы подошли к Березине, заметил, что возле деревни Ухолода понтонеры сооружают переправу. Полагая получить вознаграждение за такие разведывательные данные, он помчался в штаб русской армии в Борисов. По дороге, к нему простодушно присоединились его знакомые Борух Гумнер и Лейба Бенинсон. Командующий армией Чичагов, получив такое донесение и, легкодумно ему поверив, незамедлительно направил в сторону Ухолоды войска. Вскоре оказалось, что переправа была ложной и являлась уловкой Наполеона, которую нетрудно было раскрыть: Наполеон отрядил для имитации переправы один батальон, а многочисленную колонну составляли больные солдаты и гражданские лица. Чичагов был обманут, и посему трое борисовских евреев были признаны пособниками неприятеля и повешены без суда.
Переправа
Ночь с 13 на 14 ноября французские саперы приступили к сооружению мостов. Днем был готов первый мост, и началась переправа, а через несколько часов окончили возводить второй мост, предназначенный для перевозки артиллерии и обозов. Большой мост дважды ломался, приходилось его чинить, что требовало много времени.
«Наступило 15 ноября. Семь дней уже мы стояли на Березине, - сообщал Чичагов, - в протяжение пяти дней сражались мы с авангардом, потом с разными корпусами большой Французской армии. Ни Витгенштейн, ни Кутузов не явились. Они оставляли меня одного с ничтожными силами против Наполеона, его маршалов и армии втрое большей и сильнейшей, тогда как сзади меня были Шварценберг и восставшее польское население. Пока Наполеон оканчивал постройку мостов и продолжал переправлять войска, мне более ничего не оставалось делать, как скорее собирать все отряды, которые я расставил вдоль берега Березины».
Утром 16 ноября, то есть неделей позже армии Чичагова, к Березине прибыл граф Витгенштейн. Авангард его подошел к Студенке, и 12 орудий, поставленных на пригорок, открыли огонь по переправе. Тысячи людей кучами кидались на мосты, каждый торопился добраться до противоположного берега, сбивал других в воду. Многие были раздавлены колесами и конскими копытами; зарядные ящики, взорванные гранатами, взлетали на воздух; лошади, с опрокинутыми передками орудий и повозок, падали с людьми в реку. Вопли заглушаемы были жужжанием ядер, треском лопавшихся бомб и перекатами пальбы. Во время боя Наполеон, узнав, что все боеспособные переправились, приказал уничтожить мосты, оставив на левом берегу огромный обоз экипажей и толпу. Тогда же пехота, конница, отсталые и все, что следовали за армиею женщины и дети, бросились на мост. Перейти его им не удалось. На мостах, частями обрушившихся, пушки и повозки упали в реку, толпы людей, сходили в ледяную воду. Наутро река покрыта была льдом, прозрачным, как стекло: под ним виднелось во всю ширину множество утонувших пехотинцев, женщин с грудными детьми, около мостов валялись целые эскадроны, многие бросились в реку и застряли в ней, среди этих трупов возвышающихся над поверхностью воды, видны были стоявшие, как статуи, окоченевшие кавалеристы на лошадях.
«Граф Витгенштейн стоял с большею частью сил своих и хладнокровно смотрел на битву, которая должна была бы решить судьбу французской армии, - объяснялся Чичагов. - . Между тем как мы с 5-ти часов утра, с малыми силами, дрались на правом берегу с большею частью войск Наполеона, он ввел в дело на левом берегу только ничтожные силы против маршала Виктора, который командовал аръегардом. Дав слово атаковать в одно время с нами, в 5 часов утра, он начал атаку только в 10 часов и не помешал Виктору стоять на позиции целый день. Он ввел в дело всего 14 тысяч, тогда как у него было 45 тысяч, все войска его стояли в отдалении без всякого дела. В свое оправдание он говорил, что «заставил Наполеона переправиться через Березину». Как мне кажется, ему вменено было в обязанности помешать этой переправе».
Двадцать тысяч его солдат и десять тысяч цивильных, им брошенных и погибших на берегу, оставленные почти все генеральские экипажи, фуры, орудия, часть кассы, мало соответствовали ожиданиям и значению победы.
«Эта картина, - сообщал Чичагов, - не производила большого впечатления на наших казаков, которые только и делали, чтобы воспользоваться случаем поживиться; однако не так много досталось добычи, как казакам Платова и Витгенштейна на правом берегу, которые взяли повозки з золотыми, серебряными и другими драгоценными вещами, награбленными неприятелем в Москве. Поэтому мои казаки вытаскивали тела и обыскивали платье их, отнимая часы и кошельки. Так как этот промысел казался им недовольно выгодным, то они снимали платье с оставшихся живых французов. Эти несчастные громко кричали; им было холодно и, ночью отдыхая в крестьянской избе, я слышал вопли их. Многие в борьбе со смертью стремились перелезть ко мне через забор, и это последнее усилие окончательно убивало их; так по выходе моем я нашел их замерзшими».
Оправдание Чичагова
«Если бы Чичагов с главною массою своих войск занял позицию, напротив которой Наполеон совершил переправу, ему невозможно было бы избежать истребления своей армии. Если бы так случилось, Наполеон пошел бы на Минск, овладение которым было для французов делом первостепенной важности - здесь были богатые магазины с запасами, привезенными из Франции. Наполеон мог бы остановиться в Минске и дать время своим войскам сосредоточиться и отдохнуть. Князь Кутузов, не желая, вероятно, подвергать случайностям исход кампании, принявшей для нас благоприятный оборот, и постоянно опасавшийся даже близкого соседства с Наполеоном и его гвардиею, не решился бы, без сомнения, его здесь атаковать. Неизвестно, какой бы в этом случае оборот приняли дела
Хотя я враг правила, предписывающего строить золотой мост отступающему неприятелю, но здесь обстоятельства вынуждали нас не затруднять Наполеону движения чрез Зембинское дефиле по следующим причинам: во-первых, армии, которым надлежало соединиться на Березине для совокупной атаки, были весьма разобщены, и притом они не были, по-видимому, расположены оказать деятельное содействие одна другой, вследствие неприязни и зависти, существовавшей между военачальниками; Витгенштейн не хотел подчиниться Чичагову, которого, в свою очередь, ненавидел Кутузов за то, что адмирал обнаружил злоупотребления князя во время его командования молдавской армией».
"Обстоятельства эти, многими непонимаемые, безусловно, понимал князь Кутузов, чему свидетельствует крайнее нежелание его вступить в бой Наполеоном и почтительное удаление на пять переходов с расчетом взять победу с помощью мороза, арьегардных боев и сражений проводимых фланговыми войсками".
Война в пределах Империи закончилась. В армию приезжает царь. В Вильно Александр прилюдно обнимает Кутузова, вручает светлейшему князю Георгия первой степени. Но в разговоре с представителем английского командования при русской армии генералом Робертом Вильсоном высказывается так:
"Мне известно, что фельдмаршал ничего не исполнил из того, что следовало сделать, не предпринял против неприятеля ничего такого, к чему бы он не был буквально вынужден обстоятельствами. Он побеждал всегда только против воли; он сыграл с нами тысячу и тысячу штук в турецком вкусе. Однако дворянство поддерживает его, и вообще настаивают на том, чтобы олицетворить в нем народную славу этой кампании. Отныне я не расстанусь с моей армией и не подвергну ее более опасности подобного предводительства".